"Ме́ртва Тя зрю, Человеколюбче, оживи́вшаго ме́ртвыя, и содержа́ща вся..."
Наши смерти состоят из греха. Они составлены из болезней, предательств, измен, отступничества, самодовольства и гордости, воровства и зависти, жадности и похоти… Они сотканы из наших же грехов – год за годом, день за днем, мы плетем это смертное кружево для себя и других, ближних и дальних. Мы вяжем, шьем и ткем эти саваны для нашего погребения.
И только смерть Спасителя составлена из любви. Только Его смерть исполнена из материала, крепче самой смерти, так, что, уловив Его в него, смерть не выдержит и на третий день расползется по швам, несчетным швам, ибо все эти швы – грехи всех живших и живущих. Плетя саван смерти себе, привыкнув к неизбежности и безысходности смерти, не видя из нее никакого исхода и спасения, люди думали заключить туда Спасителя.
Но на небо не накинуть аркан, небо не охватить никакой сетью. Наивные земляне – почетные и уважаемые члены Синедриона, книжники и ревнители закона, чиновники, оккупанты и коллаборационисты, циники и прагматики – все они благодушно расходились с Голгофы, думая, что Небо попало в их сети. Те же, кто знал искусство ловли и крепость сетей, те, кто были ловцами, испугались этих сетей и разбежались, попрятавшись в самых дальних улочках Иерусалима и его окрестностей…
В эти путы смерти не случайно попали еще двое. Как представители тех, кто глумился над Крестом, и тех, кто горестно взирал на него – как делегаты от всего человечества – взявшего Крест и отвернувшегося от него – два разбойника были распяты по обе стороны от Спасителя. И для них, пригвожденных и связанных, лишенных свободы сопротивления, движения и мало-помалу дыхания, для них оставалась одна лишь свобода – свобода веры. Эта свобода остается каждому из нас – истерзанным скорбями, бедами и болезнями, связанным одиночеством, отчаянием и разлуками, опутанным грехами, колючей проволокой и общественным мнением, заключенным в тюрьмы, концлагеря, жилплощади и автомобили, жертвам интернета, гипермаркетов и социальных сетей, – всем нам всегда доступна эта непохищаемая свобода веры!
Эта свобода дает человеку право вхождения в то Царство, где нет печали, где Господь Сам отирает всякую слезу с наших лиц, – Царство света, добра, справедливости и любви. Благоразумный разбойник увидел его не там, в будущем, он ощутил его дыхание – в дыхании Распятого рядом. В смертных муках и мучительной смерти Иисуса из Назарета он увидел Жизнь и Жизнеподателя. Может, несколько странно и нелепо – но он единственный из всех оказавшихся там, на Краниевом месте, поверил надписанию Пилатову на Кресте Христа!
И это про́клятое, грязное место, свалка и помойка за пределами Святого города вдруг озарилась для этого разбойника и грешника светом и чистотою рая! Вера открывает нам Царство, силу и славу Божию – в любом месте, как бы ни было оно неприглядно – даже внутри нас! И надо лишь перебить, переспорить, перекричать в себе того, другого, богохульствующего разбойника, чтобы сказать Христу: вспомни обо мне, открой объятия, дай руку мне там, в темной долине смерти, и я не убоюся зла. Помяни мя – преступника, Ты, осужденный человеческим судом. Понесший на себе наши немощи – приими меня, больного, освобождающий узников ада – помяни мя, полагающего себя про́клятым за совершенные грехи!
Наша свобода принесла нам трагедию. Несправившиеся с нею, мы сами связали себя грехами, опутали себя смертью, завязав все наши немощи, боль и драмы в один неразрешимый узел. И нашлась тихая, кроткая и прекрасная девушка, которая сказав еле слышно почти детскими губами: «Да будет!..», – развязала этот узел. Ее, Пречистую и Преблагословенную, мы, люди, поставили у Креста ее Сына и Господа, глумясь до последнего над тайной собственных матерей, давших нам первые уроки любви на Земле. Это глумление охватывает все народы и племена, все человечество – во всех уголках Земли, во всех языках самые грязные слова направлены против тайны и чуда женщины.
«Жено!», – «женщина!» – слышим мы со Креста – и словами Спасителя мы вновь и вновь всыновляемся женственности, нежности и красоте, всыновляемся Матери всех людей, всыновляемся Заступнице усыновления и всех сирот, Той, что мы пронзаем душу оружием своих грехов, распяв Ее Сына. Святой Симеон – старый и безбрачный, забывший всякое женское внимание, потрясенно открыл нам эту минуту поругания над Той, что дала новую Жизнь миру, над теми, кто дал жизнь и нам…
«Там, где двое, или трое собраны во имя Мое – там я посреди них» – и вот, Пречистая Мария, вместе с любимым учеником, собранные Голгофой, порученные Христом друг другу – первая Церковь на земле, устроенная прямо у Креста! Церковь страдающая в эту минуту, но обреченная на триумф и ликование Воскресения!
Но сейчас, Тот кто исходил всю Святую землю пешком, преодолевший сотни километров через города и веси Иудеи, Самарии и Заиорданья, открывавший имя Божие всем там живущим, ныне Он вопиет: «Боже Мой, Боже Мой, зачем ты Меня оставил?!» Между Отцом и Сыном – наши грехи, наше отчаяние, наше безверие, наши ссоры, свары и войны, наши грязь, предательство и измены – и Сын выбирает нас. Пришедший к Своим, Он хочет быть с ними до конца, Он солидарен с каждым из нас. Но как это далеко от Отца!
Мы удалились от Бога и наши жертвы Ему перестали быть потребностью души, перестали быть жаждой Бога – тогда за всех нас Он говорит: «Жажду!». И мы подносим к Его устам уксус, смешанный c желчью. Разъедающая кислота нашей ненависти и желчь нашей людской злобы – вот чем мы отвечаем на жажду Бога единения всех. По нашим грехам, на мгновение Отец и Сын стали далеки друг от друга, как небо и ад! Но тут же это объятие Отца с Сыном восстанавливается, но Отец уже держит в руках мертвого, убитого нами Сына. «В руки Твои предаю дух Мой!». Царь, принявший образ и облик раба, Пастырь, ставший жертвенным Агнцем, Любовь, ставшая как будто навсегда жертвой смерти.
Чужие Богу, станем сегодня все Иосифами – один, отчим, держал Его нежно в своих объятиях входящим в жизнь младенцем. Другой, из Аримафеи – бережно, как величайшую ценность мира, снимает Его с Креста. Землетрясение, мрак, раздранная завеса Храма… Но мир остается миром. Печать его – на камени Спасова гроба, злодеи торжествуют, праведники преследуемы, солдаты стоят с оружием на посту, в охране. Но, там, за толщею скального массива, в темноте и глубине адских глубин и горных пород, разгорается искра Благодатного огня Пасхи, Невечерний Свет Воскресения!